Looking back at the names of all those great people who have left us this year, including Vonnegut, Pavarotti, Bergman, and Antonioni, 2007 seems to have taken away too much of the incredible talent that had made the 20th c. And now Marcel Marceau, the man who not only revived the art of mime, but also, we are told, inspired Michael Jackson to create his famous moonwalk.
I have just found this interview with Marcel Marceau, but unfortunately I am still not well enough to transcribe and translate it. However, it is in French and has got Spanish subtitles, and I hope some of you will know either one or another. And I will endeavour to update this post soon with the English translation.
Alternatively, – and this would be wonderful if it happened, – if there are any Francophones or native French speakers reading this blog, please feel free to lend a helping hand at transcribing and/or translating.
English translation (2007)
This is not a mystery. How to do it? Well, the art of mime is that one needs a great concentration, one needs to have a vision of what to show; and one also needs emotion, the laughter, the comical, but not a caricature because when it is too much, it is too much. This is why one needs to learn to restrain oneself and to communicate the essential.
I was a picture, therefore I am an artist who often paints pantomimes.
When I was six years old I had a very profound look, but it wasn’t a caricature, I have always had this depth. Chaplin was very deep, and his profundity touched me when I was little.
I think it is true that an artist remains a child within himself, but when he has had a really great experience in life, he changes, too.
When it was the Second World War, I wasn’t practising my art yet. I began to practise it. I started acting when Germany was occupied, and the war was over. Theatre is impossible during the war, for it is a terrible theatre. But I hadn’t had yet the knowledge I have now. I was more naive, even if I had seen the unhappiness of life I was still naive, I didn’t have this experience, the experience of terror, hoping all the time that I wouldn’t be killed. And today when I watch the documentaries about the war that I myself had lived through, I say: my God, what a courage they had ever had being so young! But I don’t have this courage any longer because I want no more wars, I hate the war, and this is what I am trying to show in my manner at the theatre.
Often the young don’t like the old, it’s like “the old are nothing any longer”, it’s the youth, the future that counts. But they will grow very old one day, too, and so I am instilling the respect to their parents. The respect to a grandfather, a grandmother, the respect to the old, the respect to those who taught us.
I have even written a book on this subject: “The memoirs of a mime who let out a scream of silence”. And even now I am trying to write, in part about the painting, in part about the family. From time to time I visit my children who have grown up now, and I love playing chess. But sometimes I feel great sadness when I say: what will happen if our world does not evolve so badly? Will one day the eternal piece really have arrived?
Russian translation (2007)
В этом нет никакой тайны. Как это делается? Искусство пантомимы в том, что нужно обладать огромной силой концентрации, нужно иметь перед глазами образ, который хочешь передать. И, конечно, нужна эмоция, смех, чувство комичного, но не карикатура, потому что слишком – это слишком. Поэтому нужно учиться сдерживать себя и передавать самое основное.
Я – это картина, поэтому я художник, который рисует пантомимы.
Когда мне было шесть лет, у меня был очень глубокий взгляд, но в этом не было ничего карикатурного, у меня всегда была эта глубина. Чаплин был очень глубок, и его глубина тронула меня, когда я был ребенком.
Я думаю, это верно, что художник остается ребенком, но когда он пережил сильный опыт, он меняется.
Во время Второй мировой я еще не занимался искусством. Я начал им заниматься, начал выступать, когда Германию оккупировали, и война закончилась. Во время войны театр невозможен, ибо это ужасный театр. Но у меня тогда еще и не было знания, которое есть сейчас. Я был наивнее, и даже если я видел несчастье жизни, я все равно был наивен, у меня не было этого опыта ужаса, когда ты боишься, как бы тебя не убили. Сегодня, когда я смотрю документальные фильмы о войне, которую и я пережил, я говорю: боже мой, как же смелы эти молодые люди! У меня нет больше этой смелости, потому что я больше не хочу войны, я ненавижу войну, и в театре я по-своему стараюсь это передать.
Часто молодые не любят старых, знаете, “старики ничего не значат”, это молодость, будущее, что имеет значение. Но ведь и они тоже однажды станут очень старыми, поэтому я воспитываю в них уважение к родителям. Уважение к дедушкам, к бабушкам, уважение к старикам, уважением к тем, кто нас учил.
Я даже написал книгу об этом: “Воспоминания мима, который кричал молча”. Даже сейчас я пытаюсь писать, что-то о живописи, что-то о семье. Время от времени я навещаю детей, которые уже выросли, и я люблю играть в шахматы. Но иногда мне становится очень грустно, когда я говорю: что произойдет, если наш мир не будет меняться так ужасно? Настанет ли когда-нибудь день, когда придет вечный мир?